Макс Шелер (1874 – 1928)
– немецкий философ и социолог; один из основоположников философской антропологии.
(фрагменты из статьи)
Мы пользуемся словом «ресентимент» не из особого предпочтения к французскому языку, а потому что нам не удаётся перевести его на немецкий. К тому же благодаря Ницше оно было разработано до Terminus technicus. В естественном французском словоупотреблении я нахожу два элемента слова “ресентимент”: во-первых, речь идёт об интенсивном переживании и последующем воспроизведении определённой эмоциональной ответной реакции на другого человека, благодаря которой сама эмоция погружается в центр личности, удаляясь тем самым из зоны выражения и действия личности. Причём, постоянное возвращение к этой эмоции, её пере-живание резко отличается от простого интеллектуального воспоминания о ней и о тех процессах, «ответом» на которые она была. Это — переживание заново самой эмоции, её после-чувствование, вновь-чувствование. Во-вторых, употребление данного слова предполагает, что качество этой эмоции носит негативный характер, т.е. заключает в себе некий посыл враждебности. Это блуждающая во тьме души, затаённая и независимая от активности “Я” злоба, которая образуется в результате воспроизведения в себе интенций ненависти или иных враждебных эмоций и, не заключая в себе никаких конкретных враждебных намерений, питает своей кровью все возможные намерения такого рода.
Ресентимент — это самоотравление души, имеющее вполне определённые причины и следствия. Оно представляет собой долговременную психическую установку, которая возникает вследствие систематического запрета на выражение известных душевных движений и аффектов, самих по себе нормальных и относящихся к основному содержанию человеческой натуры, — запрета, порождающего склонность к определённым ценностным иллюзиям и соответствующим оценкам. В первую очередь имеются в виду такие душевные движения и аффекты, как жажда и импульс мести, ненависть, злоба, зависть, враждебность, коварство.
Месть уже сама по себе — чувство, возникающее из переживания бессилия, так что она всегда — удел человека, в каком-либо отношении «слабого». В сущность мести всегда входит сознание того, что она «за что-то”, т.е. она никогда не представляет собой просто сопровождаемую эмоциями ответную реакцию. Импульс мести является самым подходящим отправным пунктом для формирования ресентимента. От желания мести через злобу, зависть и недоброжелательство к коварству — таков прогресс чувств и импульсов, вплотную подводящий к ресентименту.
Жажда мести, зависть, недоброжелательность, коварство, злорадство и злоба только там вступают в процесс формирования ресентимента, где не происходит ни нравственного преодоления (в случае мести, например, искреннего прощения), ни действия и, соответственно, адекватного отображения душевного движения во внешних проявлениях, например, ругательствах, размахивании руками и т.д.; и где это не происходит потому, что такое действие или выражение сдерживается ещё более очевидным сознанием собственного бессилия. Мститель, чувством подвигнутый на действие и мстящий; ненавистник, наносящий вред противнику, осыпающий его руганью при других, или хотя бы высказывающий ему «своё мнение»; завистник, пытающийся получить то, чему он завидует, путём работы, обмена, преступления и силы, — все они не впадают в ресентимент. Только там существуют условия для его возникновения, где особая сила этих аффектов идёт рука об руку с чувством бессилия от невозможности претворить их в поступки, и поэтому их «сдерживают, закусив губу», — из-за физической или духовной слабости, из страха и трепета перед тем, на кого направлены аффекты.
Импульсы мести ведут к формированию ресентимента тем скорее, в чем большей мере жажда мести становится собственно страстью к мщению, мстительностью, чем больше направленность мстительного импульса смещается на неопределённый круг объектов, которые имеют лишь одну известную общую особенность, чем меньше жажда мести утоляется в процессе мщения одному определённому объекту. Чувство мести, долгое время не удовлетворявшееся, может привести к внутреннему надлому и даже смерти, особенно если сознание собственной «правоты», связанное с местью уже по самой своей природе (но отсутствующее, к примеру, во взрывах ярости и гнева), переходит в чувство «долга». Если мы имеем дело с мстительностью, то инциденты, которые могли бы дать повод к акту мести, выискиваются прямо-таки инстинктивно (без осознанного волевого акта), а оскорбительные намерения усматриваются путём самообмана в любых поступках и высказываниях окружающих, которые отнюдь не имели в виду никакого оскорбления. Часто симптомом мстительного характера является особая «ранимость». Мстительность подыскивает лишь удобный случай, чтобы вырваться наружу, хватаясь буквально за всё, что годится для мести. Однако мстительность тем скорее ведёт к формированию ресентимента, чем дольше откладывается мщение, которое должно привести к восстановлению оскорблённого чувства собственного достоинства или поруганной «чести», либо компенсировать нанесённый вред, ещё скорее, если вытесняется продукт фантазии, связанный с местью, и совсем скоро, если вытесняется само побуждение к мести.
Мстительное чувство тем скорее переходит в ресентимент, чем более оно становится длящимся состоянием, непрерывно ощущаемым как неподвластное воле состояние «оскорблённости»; в чем большей мере оскорбление воспринимается как судьба.
Отправной пункт в формировании ресентимента образуют зависть, ревность и стремление к конкуренции. «Зависть» в обычном смысле слова возникает из чувства бессилия, которое стоит на пути стремления к обладанию вещью, потому что ею обладает другой. Однако напряжение между этим стремлением и этим бессилием приводит к зависти лишь там, где оно разряжается в акте ненависти или в формировании установки ненависти по отношению к обладателю данной вещи; где, следовательно, в результате самообмана другой человек и та вещь, которой он обладает, воспринимаются и переживаются нами как причина нашего (приносящего страдания) необладания этой вещью.
Зависть не напрягает, а ослабляет волю к приобретательству. И опять-таки зависть приводит к формированию ресентимента только там, где речь идёт о ценностях и благах, которые по самой их природе нельзя приобрести, и лишь тогда, когда таковые попадают в поле нашего сравнения — в сферу, где наше внутренние изменения происходят через сравнение себя с другими. Самая бессильная зависть — это в то же время самая ужасная зависть. Поэтому зависть, ведущая к формированию наиболее сильного ресентимента, — та, что направлена на индивидуальную сущность и бытие другой личности: экзистенциальная зависть. Она словно беспрестанно нашёптывает: «Всё я тебе могу простить; только не то, что ты существуешь и что ты есть существо, которое ты есть; только не то, что не я есть то, что есть ты; что «Я» не есть «Ты»!» Такая зависть с самого начала словно бы лишает другую личность права на существование, которое воспринимается как «гнёт», «вызов», умаление до ничтожных размеров собственной личности.
Так как ресентимент никогда не может образоваться без специфического чувства бессилия — бессилия в каком-либо одном из бесконечного множества отношений — то в конечном счёте он представляет собой одно из проявлений «нисходящей жизни».
Вообще всякий образ мыслей, наделяющий отрицание и критику творческой силой, втайне питается ядом ресентимента…
Ресентиментом пронизан тот тип мышления, который «данным» и «истинным» считает не очевидное само по себе, а лишь тот X, что утверждает себя в противоположность критике и сомнениям — так называемое «несомненное» и «бесспорное». Таков же, по сути дела, и принцип «диалектического метода», который посредством отрицания А хочет получить не просто не-А, но В. Где люди приходят к своим убеждениям не путём непосредственного общения с самим миром и вещами, но лишь в критике и через критику мнений других людей, в результате чего стремление к так называемым «критериям» правильности этих мнений становится важнейшим делом мыслящего таким образом человека, — там именно ресентимент, псевдопозитивные оценки и суждения которого всегда суть скрытые отрицания и девальвации, становится флюидом, обволакивающим и замутняющим процесс мышления. И наоборот, всякая подлинная и плодотворная критика зиждется на постоянном соизмерении чужих мнений с самой вещью, а это прямо противоположно принципу, господствующему в ресентиментной критике: считать «самой вещью» только то, что утверждается в ответ на критику.
Именно чрезвычайное напряжение между импульсом мести, ненависти, зависти и их проявлениями, с одной стороны, и бессилием, с другой, приводит к той критической точке, когда эти аффекты принимают «форму ресентимента».
Человека, находящегося во власти ресентимента, словно магической силой влекут к себе жизнерадостность, власть, счастье, богатство, внешний блеск, физическая сила. Он не может пройти мимо них: «хочет» того или нет, а он должен их видеть. Его мучает тайное желание иметь всё это, но оно осознается как «тщетное», и тогда возникает обратное произвольное желание отвернуться от этих явлений, боязливое их игнорирование, стремление отвратить внимание от того, что мучает, объяснимое телеологией сознания. Прогрессирующее развитие этого внутреннего процесса ведёт к фальсификации предметной картины мира. Мир человека, находящегося во власти ресентимента, структурируется вначале по совершенно определённым ценностями жизни — бойкости и живости, — независимо от тех конкретных объектов, что попадают в поле его восприятия. Но по мере того, как игнорирование позитивных ценностей побеждает тягу к ним, он всё глубже погружается, минуя переходные ценности и ценности-средства, в противоположное этим позитивным ценностям зло. Постепенно оно занимает всё большее пространство в сфере его ценностного внимания. В нём зарождается нечто такое, что пробуждает желание хулить, ниспровергать, унижать, и он цепляется за любой феномен, чтобы через его отрицание хоть как-то себя проявить. Так, оправдывая внутреннюю конституцию своего ценностного переживания, ресентиментный тип непроизвольно «обесценивает» бытие и мир.
Человек, подверженный ресентименту, постоянно сталкивается в жизни с позитивными явлениями — счастьем, властью, красотой, силой духа, добром и т.д. Как бы он ни грозил им втайне кулаком, как бы ни хотел «вычеркнуть их из этого мира», чтобы избежать мучений от конфликта между собственным желанием и бессилием его осуществить — от них никуда не уйти, они как бы навязываются! Игнорировать их удаётся не всегда, а в долгосрочной перспективе это вообще невозможно. И если уже трудно противостоять напору позитивных явлений жизни, то бывает достаточно одного их вида, чтобы вызвать порыв ненависти против их носителя X, не нанесшего человеку, находящемуся в плену ресентимента, ни малейшего вреда и никак его не обидевшего. Ненависть и вражда такого рода — самые глубокие и непримиримые как раз потому, что никак не обоснованы поступками и поведением «врага». Ведь направлены они против самого бытия и сущности другого человека, а не против его случайных действий и качеств.
Поскольку человек, находящийся в плену ресентимента, не может осмыслить и оправдать собственное бытие и мироощущение, позитивно оценивая власть, здоровье, красоту, свободную жизнь и прочный быт; поскольку из-за слабости, боязни, страха, раболепия, вошедших в его плоть и кровь, он не способен овладеть тем, что является реальным воплощением этих позитивных ценностей, постольку его ценностное чувство извращается в направлении признания позитивно-ценным их противоположностей. т об интенсивном переживании и последующем воспроизведении определенной эмоциональной ответной реакции на другого человека, благодаря которой сама эмоция погружается в центр личности, удаляясь тем самым из зоны выражения и действия личности. Причем, постоянное возвращение к этой эмоции, её пере-живание резко отличается от простого интеллектуального воспоминания о ней и о тех процессах, «ответом» на которые она была. Это — переживание заново самой эмоции, её после-чувствование, вновь-чувствование. Во-вторых, употребление данного слова предполагает, что качество этой эмоции носит негативный характер, т.е. заключает в себе некий посыл враждебности. это блуждающая во тьме души затаённая и независимая от активности “Я” злоба, которая образуется в результате воспроизведения в себе интенций ненависти или иных враждебных эмоций и, не заключая в себе никаких конкретных враждебных намерений, питает своей кровью все возможные намерения такого рода.